Есть на Алтае, в Троицком районе, старинное село Загайново, откуда родом моя ныне покойная бабушка Евдокия Григорьевна. Семья была крестьянская, работящая, жили общим хозяйством в 27 душ под строгим надзором прадеда Григория Зеленцова. А на окраине села, в покосившейся избенке, жила семья Вошкиных: те, из байки про лентяя, у которого из печки уголек выпал: «Тит отвори дверь, сгоришь! Сгорю, да не отворю». Вот об этом, собственно, и рассказ…
Жили Зеленцовы крепко, трудились не покладая рук, дети росли в работе и строгости. Но в 20-х года и на Алтай пришла новая власть, которая объявила, что бедность это хорошо и вручила мандат самому нищему жителю села – Вошкину. Вскорости сходил Вошкин в район, откуда вернулся в казенной кожанке с чужого плеча , с «левольвертом» за ремнем и объявил, что все теперь общее, имущество и скотину надо сдать ему, а которые несогласные, тех будут «раскулачивать».
Весной, после посевной («верхние» коммунисты были хитрые – раскулачивали после выполнения большой работы) дошла очередь и до Зеленцовых. В день, когда начали разорять их хозяйство, Дуня, тогда молодая бойкая девчонка, работала с братьями в поле и, возвращаясь домой, увидела непонятное: «Гляжу, идет посередь улицы пьяный Вошкин в новом тятином [отцовском – прим. автора] тулупе, полами дорожную грязь разметает и мандатом размахивает – А вот я вас всех щас!»
Ах, ты, мать честная! Соскочила Дуня с брички, вихрем налетела на Вошкина, вытряхнула из тулупа и спихнула на обочину. Дорого ей обошлась подростковая безрассудность: закрыли ее «в холодную», да чуть не расстреляли, благо старики упросили новую власть помиловать девку, а вскорости все 27 душ Зеленцовых сослали в Нарым.
Лет через сорок, в шестидесятых годах, Евдокия Григорьевна, вдова погибшего на войне Василия Тимофеевича, мать трех взрослых уважаемых дочерей, поехала на родину. Попросила водителя автобуса остановиться при въезде в село и пошла по улице, пытаясь узнать родные места.
Увидела и избу Вошкина: покосившуюся, по окна в землю вросшую, забор на подпорках, ворота на подвязках. А на завалинке и сам Вошкин сидит в худой телогреечке, в калошах на босу ногу, бороденка клочьями – какой-то весь обтерханный… Подошла, поздоровалась…
— Ой, неужто Дуня? Гляди-ко, видная какая… Как была справная да бойкая – так и осталась.
— Дак и ты не изменился: как был Вошкин – так Вошкин и остался, — ответила бойкая на язык Дуня.
С тех пор я частенько думал: тот Вошкин из Загайново так и остался в деревне, видать, лень было даже на собраниях выступать. А сколько таких «вошкиных» пролезло наверх и с грязью смешивали уже не тулупы, а кабинеты и ответственные должности…
Эту непридуманную историю с настоящими фамилиями я вспомнил вчера на депутатской комиссии по законности, местному самоуправлению, мандатам и регламенту, председателем которой является депутат от КПРФ Наталья Кузьмина. Там рассматривали заявления директора школы №15 Натальи Давиденко, где она жалуется на меня за то, что я разоблачил ее ложную информацию (напомню, что ученикам школы не выдали учебники, а директор написала, что «учебный процесс обеспечен полностью»).
Конечно, я планировал еще раз указать работнику образования, что негоже обманывать депутатов, но мандат председателя комиссии у комми, а они как и 100 лет назад никак не поймут, что власть – это ответственность, а не самодурство. Им проще разбирать сплетни из соцсетей, откупаться бумажкой «обсудили» от преданных ими водителей, покрывать нарушения подручного главы района – заниматься всем, чем угодно, кроме защиты законности и регламента.
И в этот раз я вновь убедился: мандат и комми – вещи абсолютно несовместимые. Стоит только получить хоть малюсенькое подержанное креслице – и тут же полами чужого тулупа лезут в грязь. Благо, уже и народ начинает разбираться: главный «вошкин» республики на президентских выборах набрал чуть больше 5%.
Для других это позор, а для комми нормально. Нормально даже держать предателей внутри своей фракции, которые на выборах работают в штабе соперника, лишь бы мандатик остался, чтобы было чем размахивать.
Вошкины – они живучие.
PS Зеленцовых-то в Нарыме через три года опять признали кулаками и сослали обратно. А те, привычные к работе, вновь подняли хозяйство. А когда их раскулачили в третий раз, да сослали после уборочной, в зиму, до весны дожило всего пятеро.